Устав

Когда мы прошепчем усталое: «Хватит!», когда промахнемся в последнюю лузу, когда мы поймем, что наш катет не катит на самую плёвую гипотенузу, когда от надежды — ни маленькой крохи, и вышел из строя посадочный модуль, когда на виду у стоящих поодаль мы, воздух глотнув, захлебнемся на вдохе, когда нас отключат за все неуплаты, навряд ли сюрпризом окажется, если к нам с неба опустится некто крылатый, вальяжней покойного Элвиса Пресли. Глаза его будут — два черных колодца. Он скажет: «Вам, братцы, придется несладко…» и розовой ручкой в младенческих складках возьмет нас в охапку — и в небо взовьется, где ветер и ветер, лишенный мотива, а равно и ритма, безвкусный и пресный. Мы будем при этом бесплотны на диво, хотя по другим ощущеньям — телесны. Не чувствуя больше душевную смуту, мозги ожиданием горя не пудря, пробьем облаков купидоновы кудри и к месту прибудем. Минута в минуту.

Нас встретят. Не то чтобы с помпой особой, не то чтоб торжественным залпом салюта. Посмотрят в глаза без любви и без злобы: все крайности эти — другому кому-то. А нам и не надо, и мы не в обиде. Все рядышком — в белом, как в сахарной вате: в цивильном костюме, врачебном халате… Вон с яблочком Ньютон. Вон с лирой Овидий. За то, что мы в жизни страдали немало, за то, что мы люди особого склада, мы будем решением ревтрибунала приписаны к раю скорее, чем к аду. Наморщат апостолы важные лики, красиво расправив свои аксельбанты, и выдадут, сердце скрепя, интенданты нам белое, летнее (тоги? туники?). И скажут при этом: «Тут дело такое… Не надо волнений. Забудьте печали. Мы вас не одарим кайлом и киркою — не этим вы жизни свои наполняли. Есть метод получше остаться при деле, уж коль вам милее свободные темы. Итак, решено: занимайтесь лишь тем вы, чем в жизни всегда заниматься хотели. Забудьте о бедах, о тягостном быте, о голоде, холоде, ночи кромешной… Одно только вы на носу зарубите: здесь рай, господа. Вы должны быть безгрешны.»

А ты был с изъяном. И я был с изъяном, с душой не светлее озерного ила. Но что же нам делать, коль делать нельзя нам того, что при жизни естественным было?! Беседуем ночью с дырою озонной, внимаем рассудку, приказу, резону; поскольку попала в запретную зону любовь наряду с проявленьями оной. Тельца бы зажарить, отменного овна, и этим наесться от пуза, на славу… Но чревоугодие — тоже греховно и нам недоступно согласно Уставу. Порою отчаянно хочется выпить, забыв про запреты, забив на запреты, отведать из мимо несущейся Леты, отравленной, как под Чернобылем Припять. Нельзя нам избытка. Нельзя перехлёста: не крикнешь, не взвоешь, не прыгнешь с балкона… Остались стихи, а точней — рифмоплётство. Конечно, убого, но в рамках закона. Всё трепетней рифмы, а текст — непролазней, и время — как белка: по кругу, по кругу… Мы пишем стихи и читаем друг другу, не в силах взаимной унять неприязни. От скуки заводим невнятные споры, мотаем бессмысленно пряжу столетий…

Вне жизни и смерти, без точки опоры, стихи — словно мертворождённые дети.

©Александр Габриэль

Одностишия 2008 года

001.jpg …но это был азарт, а не либидо…

001.jpg Он дал слабинку, но ее не взяли…

001.jpg В продаже порно с сурдопереводом…

001.jpg …был предан делу дачи показаний…

001.jpg Мужчина — никакой, зато инвестор…

001.jpg Немного перемазавшись в гламуре…

001.jpg Охота к перемене мест причинных…

001.jpg И, пережив с десяток эвтаназий…

001.jpg Любовь — порою вздохи под скамейкой…

001.jpg Как плохо освещаются темницы!..

001.jpg Презрев модельный бизнес, встал к мартену…

001.jpg Ну, может, хоть характером сойдемся?!..

001.jpg Сегодня Вы, Каплан, совсем не funny…

001.jpg Стесняясь, он мочился штрих-пунктирно…

©Александр Габриэль

С молотка

Разрешите мне зайти с козырей,
разрешите мне уйти с молотка
и остаться возле Ваших дверей
не навечно, а хотя бы пока.

Я пытался отыскать в речке брод,
но — глубокая повсюду вода…
Мой знакомый от ворот поворот
по старинке не ведет никуда.

Все дорожки у меня — темный лес;
седина на волосах, словно мел…
Я в игольное ушко не пролез,
и расширить я его не сумел.

Сам собой во всех грехах уличён,
все заряды исстреляв в «молоко»,
я ведь, в общем, не прошу ни о чём —
лишь бы быть от Вас не так далеко.

И чем дальше — тем больнее тоска,
тем безверие сильней и острей…
Разрешите мне уйти с молотка.
Разрешите мне зайти с козырей.

©Александр Габриэль

История стиха

Ты написал прекрасный стих —
прозрачный, как кристалл.
И ветерок за дверью стих,
и дождик перестал.
Царил над миром добрый свет,
и был парад светил,
когда ты вышел в Интернет
и стих свой разместил.
По водам радости скользя,
ты ждал. И неспроста! —
на сайт пришли твои друзья,
сказали: «Красота!
С какой написано душой!
Нам очень, очень нра!
Аудитории большой
узнать тебя пора!»
Ополоснув ментолом рот,
неся благую весть,
в итоге вышел ты в народ
стихи свои прочесть.
Когда ж смущенно замер зал,
сраженный на корню,
ты осознал, что написал
полнейшую херню.

©Александр Габриэль

Эне бене раба

Враг к чертям собачьим сослан; путь понятен, прост и светел. Не допустят профсоюзы ни цунами, ни пожара… Хорошо живется взрослым; хорошо живется детям. Урожайность кукурузы — двести центнеров с гектара.

Что хотели, то имеем; наливай полнее чашки! Здесь раздольно жить поэтам; карнавалы и петарды… Пересвет над Челубеем одержал победу в шашки, Челубей над Пересветом одержал победу в нарды.

Кипарисы. Младший Плиний. Сей пейзаж — туристски глянцев. Пристань вылизана чисто, и на ней зимуют раки. Аракчеев к дисциплине приучает полк спартанцев. Тех давно уже не триста — размножаются, собаки!

Мы послушны, как бараны, мы слагаемся в когорты, распадаемся на расы, на соцветия в палитрах. Но еще бывают страны, где контактны виды спорта, и записан в пидарасы тот, кто выпьет меньше литра.

Всюду флаги гордо реют, всюду вина да закуски, всюду возгласы да тосты, слово правым и неправым… В отдалении евреи резво кроют женщин русских, и рождается потомство, незатейливое нравом.

Где-то воды льёт Замбези, там невырытые клады, племена сидят без пищи, от печали громко воя… В затрапезном Сан-Тропезе куртизанские отряды нефтяных магнатов ищут из района Уренгоя.

В магазине Военторга продавец с дефектом слуха на прохожих смотрит злобно, закипает, словно Этна. Над седой равниной морга гордо реет бляха-муха, черной молнии подобна, а точнее, конгруэнтна.

Где ты есть, главврач Моргулис? Ты в отлучке? Эка жалость! Значит, вновь сидеть в болотце и наверх глядеть несмело… Дом Облонских. Все рехнулись. Дом Облонских. Всё смешалось. Запрягайте, кони, хлопцев; хлопцы любят это дело.

©Александр Габриэль