Август

Мы, наверно, могли бы увидеться в Триполи,
мы, наверно, могли познакомиться в Лагосе —
но другие для нас вероятности выпали
посреди пустоты в умирающем августе.
В нас так много случайного, столько досужего,
прозаичные сути с налетом мистерии…
Но сплели мы из воздуха странное кружево,
нарушая закон сохраненья материи.
Говорят, всё пройдет, всё однажды изменится —
так пророчит статистик, так думают гении…
Но сейчас ты моя добровольная пленница
в остановленном нами прекрасном мгновении.
Мы с тобою вдвоем вязью, в воздухе свитою,
переписаны намертво. Набело. Нагусто.
Чтобы слиться могли с очарованной свитою
уходящего прочь Императора Августа.

©Александр Габриэль

иллюзион

Он был разбит. Дорога к дому — дорога боли и стыда. Она ушла. Ушла к другому и не вернется никогда. Что толку быть в тоске и гневе?! Что толку ждать благих вестей?! — она ушла, оставив «Шеви», долги, собаку и детей. И, чтобы сладить с этой болью и уцелеть в ее котле, он пристрастился к алкоголю. И к сигаретам. И к игле. Он опустился. Стал как йети. Дрожал, зарывшись в старый плед… А больше всех страдали дети шести и трех неполных лет. Он выл, как волк, попавший в клетку, ведя бои с самим собой… Но как-то повстречал соседку со сложной личною судьбой. Ей были ведомы недуги, она познала горечь стуж с поры, когда к ее подруге ушел ее четвертый муж… И вот — любовь. На ровном месте. На пепелище — два костра. И наш герой, невольник чести, с любимой новой — до утра… Колечко. Свадебка. Подарки. Звучат и диско, и гавот… Пять ребятишек, три овчарки ведут пред домом хоровод.

Он был по жизни суперменом, хоть с виду — парень был простой. Но по его могучим венам тек горячительный настой. Был тих он, изъяснялся в прозе; но как найдет девятый вал — по мордам бил он мафиози и всем драконам пасти рвал. Злодеи плакали, орали и слали пули в «молоко»… Геройски мускулы играли под победительным трико. А после, справившись с врагами и скушав комплексный обед, он вез цветы Прекрасной Даме, и долго гнал велосипед, и сочинял дорогой вирши, буксуя в щебне и песке… Она работала кассиршей в соседнем тихом городке. Когда они ходили out, то замирал подлунный мир. В ночи светили Фомальгаут, Альдебаран и Альтаир. Под этим ярким звездным строем, храня в себе любви настрой, она не знала, что героем он подрабатывал порой…

«О Боже, как же это ярко!.. Что это делает со мной!» — вздохнут усталая доярка, бухгалтер, брокер и портной. «Ах как бывает всё иначе!.. Быть может, нужен только шанс?!» — грустят Памир и Аппалачи, стенают Анды и Прованс. И вновь мятежно и бессонно, рождая в душах непокой, горят огни иллюзиона над обывательской тоской. Смешались в кучу ниндзя, гейши, Кабирия и Сирано…

Из всех искусств наиважнейшим для нас является кино.

©Александр Габриэль

Полу-Босх

Постылый август, плачь о Босхе… Как пусто… Все ушли на фронт. И лишь закат по-пироговски на части пилит горизонт. А ты сидишь, читая Блока и нервно кушая батон, там, где впадает Ориноко в Байкал, Балхаш и Балатон. Умолкни, шум мотора «Джетты»! Уйди, проклятая тоска! Грязна реальность, как манжеты завзятого холостяка. И, у иллюзии во власти, почти добравшись до полста, ты хочешь, в руки взяв фломастер, убрать всё серое с холста. Тебе б туда, где свет на лицах и в сток стекло земное зло… Но — порох твой в пороховницах от влаги сильно развезло.

Однажды мир исчезнет в дыме, всё расписав от сих до сих под эти стрельбы холостыми в предгорьях трусов и трусих. Казалось, делал много шума и был парнишей — ого-го, но вдруг узрел, какая сумма маячит в строчке «Итого», и не успев хватить стопарик в уютном собственном углу, ты сдулся, как воздушный шарик, случайно севший на иглу. Мечтал творить, вкушая дыни, пронзая мыслью пустоту, и возлежать на паланкине под сенью девушек в цвету. А нынче бизнес — штопка брешей и, как всегда, точенье ляс… И не поймешь, камо грядеши. И пыли слой, где стол был яств.

А под ногами — грязь и гравий, а с высоты смеется Б-г… Ты был не самых честных правил, и вот — не в шутку занемог. Вокруг кишмя кишит крольчатник, а у тебя с недавних пор мыслишки стали непечатней, чем сленг, украсивший забор. Бредя от аха и до оха, влачась, как плуг по борозде, ты отыскал в лице Мазоха коллегу, друга и т.д. И снова день истает в воске, вздохнет на ветке птица дронт…
Постылый август, плачь о Босхе… Как пусто… Все ушли на фронт.

©Александр Габриэль

цеце

Я уже не боюсь. И не стану меняться в лице.
Что случиться должно — я заранее мирно приемлю.
Не летай надо мною, зловещая муха цеце,
не бросай свою мрачную тень на усталую землю.

Я, подобно народу, проснулся, исполненный сил,
и гондолой плыву по житейским клокочущим водам…
Что ж ты носишься, муха, источник опасных бацилл,
в ряде случаев явно чреватых летальным исходом?!

Не пошла бы ты, муха, искать самовар на базар?!
Ну, укусишь меня. Ну, в жару распластаюсь на койке…
Но — отмстит за меня ставший очень разумным хазар:
в чуткий воздух ворвется пронзительный свист мухобойки

и с небес упадет насекомого жалкого труп…
Засмеется хазар, рукоятку сжимая орудья —
так смеялся Меркадер, над Троцким воздев ледоруб,
так смеются над злом победившие оное люди.

Пусть я даже умру, не увидевши света в конце,
и моими собратьями станут бесплотные духи —
но зато станет мир чуть светлее без мухи цеце,
без паршивой, несущей согражданам бедствия, мухи.

©Александр Габриэль

Тюссо

“Движенья нет, сказал мудрец брадатый”

А.С.Пушкин

…А правда есть правда, хотя иногда и горчит она.
А время дискретно — отрезки становятся тесными…
Попытка — не пытка, да только она не засчитана
небесным арбитром, а равно и судьями местными.
Куда уж отложишь еще не свершенные подвиги,
пускай и нужны они обществу, словно колибри ум.
Ах, Аннушка, Аннушка, что же ты масло мне под ноги,
ведь тут и без масла поди сохрани эквилибриум…
Вот так и уйдешь, ничему не научен Минервою,
пустой и безликий, с душою, похожей на Гернику.
На «первый-второй» рассчитайсь, но кругом — только первые
толкутся на тушках своих побежденных соперников.
Дождемся ли мы, как дождутся акцепторов доноры,
пресветлых годин, когда качеством станет количество?! —
Да только скорее на дереве вырастут доллары,
да только скорей Магомет перейдет в католичество…
Ну где же ты, вера; ну где же ты бродишь-то, сирая?!
В каких водостоках увяло твое отражение?

Мы так и застынем, музею Тюссо не позируя,
а просто поняв — ничего не изменит движение.

©Александр Габриэль