Уходит в завтра дня текущего ладья…
Июль. Безветрие. Предчувствие дождя.
И тишина царит во граде обречённом…
Сомненья в сторону! Небесный Корбюзье
поставил подпись под проектом: быть грозе.
И грому трубному. И белому на чёрном.
Отлично знают утомлённые дворы,
как губы города рассохлись от жары,
как облака летят, забывшие о влаге…
А воздух сумрачен и плотен, как желе,
и смолкли птицы.
И томится на столе
от немоты своей уставший лист бумаги.
©Александр Габриэль
I
Мне снится, что меня «ведут» затейливо, но незаметно.
И вкруг меня вскипает Этна тревожных сумрачных минут.
Дождливый день горчит на вкус, как послевкус грехопадений…
И люди с ликами медуз за мною следуют, как тени.
А их апоплексичный босс, угрюмый безымянный Некто,
давно зовет меня Объектом бесповоротно и всерьёз.
А я, вины не зная сам, тоскою смертною окутан…
Мой день расписан по часам, мой путь разложен по минутам —
не мной. Я не принадлежу себе. В полшаге — воют волки…
Усталым бурлаком на Волге тащу громадную баржу
предчувствий несказанных бед, застенка, подлости и пыток…
Всё.
Передоз.
Переизбыток.
Но сну конца и края нет…
II
Мне снится, будто я пропал. А мир всё тот же, тот же, тот же…
На бриге мой веселый Роджер другим являет свой оскал.
Июль всё так же краски дня переплавляет в адской домне…
Мой сын рожден не от меня. Моя жена меня не помнит.
Я ни на пике, ни на дне в вечерний час, и в час рассветный…
Мои родители — бездетны. Мои друзья — друзья не мне.
А стайки некогда врагов иных боев раздули угли…
И не найти вовек следов моих ни в яндексе, ни в гугле…
И как безмерно тяжело мне, бестелесному, немому,
не верному земле и дому, смешавшему добро и зло,
признать незначимость свою в краю, где счастливы давно все,
и быть лишь тенью в том раю — в раю, где я не нужен вовсе.
III
Но вот — рассвет, свободой пьян, приходит тропкою рутинной.
Белесой плотной паутиной на деревах висит туман.
Неброскость птичьих фонограмм, и воздух, будто терпкий рислинг,
и, как бывает по утрам, кристальная прозрачность мысли.
Куда-то делись боль и злость, тревог критическая масса…
Что не сбылось — еще удастся. Что удалось — то удалось.
И, избежав пилюль и пуль, я полон солнечного пульса…
Так в сорок пятый мой июль
приснилось мне, что я проснулся.
©Александр Габриэль
У меня есть приятель с фамилией Кугель,
он читает журнал под названием «Шпигель»,
в водоеме на даче разводит белугель,
фарширует ее и уходит во флигель.
У кого-то на ужин морошка да ягель,
на кого-то воздействуют Гегель и Бебель…
Ну а кто-то и вовсе терзает бумагель,
запродав с голодухи последнюю мебель.
Кто-то где-то ведет через штормы корабель,
и по тундре бредет естества испытатель…
А пред кем-то девицы слагаются в штабель,
хоть могли бы слагаться и в шницель, и в шпатель.
Где-то занят бухгалтер, считающий прибыль,
на копейках с трудом экономящий рубель.
Ну а Кугель всё жрёт фаршированный рыбель
в тихий час, когда солнце уходит на убыль.
©Александр Габриэль
Сойдет и так, сойдет и так: немного солнца, вдоволь ночи.
Ты сам себе и друг, и враг. Ты по-сиамски двуедин.
Осталась четверть (или треть), одна печаль, одно бесстрочье,
да костерок — ладони греть, да брюк немодный габардин.
А в шумном лагере «Ацтек» всё бронзовеют пионэры,
и дольше суток длится век, как испокон заведено.
Твое безверие срослось из ледяных осколков веры,
и боль не боль, и злость не злость — к развязке близится кино.
Оставь надежду всяк сюда. Оставь надежду всяк отсюда.
Мы вновь сбиваемся в стада, чтоб в одиночку не того…
И всё пытаемся продеть в ушко игольное верблюда,
и всё пытаемся радеть об НЛО и ПВО.
Какой тут к бесу макромир, раз неполадки в микромире,
когда внутри такой сортир, что хоть скрывайся и таи?!
В седой душе опять саднит последний шрам от харакири…
Пора привыкнуть бы, пиит, свои проигрывать бои.
Пора упрятать бы, пиит, амбициоз, достойный Ксеркса,
а то, глядишь, и спляшет Витт (не Катарина, а святой).
И с места рухнешь ты в карьер, и беды остановят сердце —
смешной единственный барьер, что меж тобой и пустотой.
©Александр Габриэль
Он был нелеп. Он был возвышенно ничей.
Не различал ни территорий, ни эпох.
Решенье стоило пятнадцати ночей
и странной боли при попытках сделать вдох
Он наплевал на настроение и стать,
на зов надежды, на торжественную медь…
Он постарел от невозможности понять
и абсолютной невозможности терпеть.
В осенний полдень, опрокинув две по сто
и приговором завершив свой Страшный Суд,
он нацепил свое потертое пальто
и двинул к почте, до которой пять минут.
Полузабыв свою фамилию и ранг,
виток судьбы простыми буквами верша,
он, чуть прищурясь, заполнял угрюмый бланк,
и кровью капала душа с карандаша.
И в торричеллиевой душной пустоте
слова пульсировали жилкой у виска:
Прости за то что не сложилось зпт
я ухожу прости и помни тчк
©Александр Габриэль
© 2025 РИФМОВАННЫЙ ЕЖЕДНЕВ · RSS записей · RSS комментариев · Работает на WordPress · Тема «Это Я +»