Бред поэта

Толку-то в поисках слова и слога?!
Стать наконец-то Большим Человеком! —
то ль Оцелотом, вождём Осьминогов,
то ль Чингачгуком, то ль Чуком и Геком.
Стать Кошевым бы (иль вещим) Олегом,
жрать бы крупу с предприятия Круппа,
стать бизнесменом, торгующим снегом,
воздухом, смехом и запахом супа.
Чем же не тема? И чем не поэма? —
верить бы свято в величие духа;
стать капитаном по имени Немо
или майором по имени Глухо.
Впрочем, что делать средь смертного люда? —
лучше бы в боги пробраться, конечно:
стать толстозадым бестрепетным Буддой
или проспавшимся Вишну-Черешну.

Так, полетав между мраком и светом,
перебывав то на бойне, то в храме,
ты просыпаешься прежним.
Поэтом,
ладящим только с собой и словами.

©Александр Габриэль

Манеры

Как всё-таки приятно есть руками! —
об этом без стесненья говорю;
и жир ронять на книгу Мураками
(без разницы, Харуки или Рю).
Как радостно трудяге и Поэту,
певцу надежды, счастья и весны,
одной рукою в рот пихать котлету,
другую вытирая о штаны!
Приятно пальцы в кетчуп помакать и
с урчанием довольным облизать,
и простодушно высморкаться в скатерть,
беззлобно поминая чью-то мать,
стать добрым, непосредственным парнишкой,
запить обед бутылкой «Божоле»
и огласить окрестности отрыжкой,
достойной Эпикура и Рабле;
и — отрубиться от такой нагрузки,
чтоб отдохнули тело и душа… —
Нельзя! —
Супруга.
Угорь по-бургундски.
Дворецкий.
Пара вилок.
Три ножа.

©Александр Габриэль

Бессмертный (Олегу Блажко)

Поймав кураж, отринув ложь, не растеряв запас сноровки, ты в дом повешенного вхож, где речи — только о веревке, о чёрном струпе языка, похабно вылезшем из глотки; ещё о том, что мало водки, и том, что ночь наверняка уже не станет белым днём,досужей выдумкою зрячих; и жизнь уютней кверху дном, пусть кто-то думает иначе, пусть кто-то думает о том, как было здорово при свете; но наступает Время Йети, входящего без стука в дом…

Хоть говорил великий Ом про значимость сопротивленья, но — подгибаются колени, когда заходит Некто в дом; когда заходит Некто в дом, ища ягнёнка на закланье, и пахнет гнилью и дождём его свистящее дыханье; Колгейтом чищены клыки, на лбу тату из трёх шестёрок; он приближается, как морок несочинившейся строки; и нет спасения уже, как рыбе, брошенной на сушу; и кошки — те, что на душе скребли — вконец порвали душу.

Но всё не так. И жизнь — не та. И нет на авансцене монстра… — лишь смайл Чеширского Кота, причуда графа Калиостро; и в дом вторгается рассвет, невыносимый сгусток красок — сигналом для срыванья масок, видений, снов и эполет. Но мысли, что не рады дню, одновалентны и преступны… Любовь, что сгнила на корню, распространяет запах трупный. И, перебрав десятки вер, стремясь то в ангелы, то в черти, ты знаешь:
жизнь
печальней смерти,
мой друг, бессмертный Агасфер.

©Александр Габриэль

Размышления по поводу

001.jpg I. … успеха

Куда-то вывезет кривая,
к концу спрямившаяся в луч…
Друг усмехнется, наливая:
«Ну ты, братишка, и везуч!
Мы все, как мулы, тянем лямки,
а ты — вот это да! — Поэт…
Назло всему ты вышел в дамки —
четыре сбоку, ваших нет!»
Он пятернёй взлохматит стрижку,
и мы накатим по одной
за эту тоненькую книжку,
ему подаренную мной.

001.jpg II. … выбора хобби

Что в них, в мечтаньях о небе?!
Зрить нужно пОд ноги, вниз…
Лучше бы делал я мебель —
красное дерево, тис…
Толку-то, чтобы над миром
плыть, как туман и хамсин?!..
Лучше б я был ювелиром
или держал магазин.
Всё для семьи бы, для дома,
чтобы тип-топ и ням-ням…
Только стихи, как саркома,
душу разъели к чертям.

001.jpg III. … нетворческих кондиций

Стихи нейдут.
Всё хмарь и пустота.
I see dead people в тёмном коридоре…
В едва-едва пригубленном кагоре
жив запашок помойного кота.
Вчера я был.
Но вот — я вышел весь.
Удача — за сто первым километром,
с попутным и таким беспутным ветром
образовав химическую смесь.
А был ли мальчик, а точней, талант?
Когда, в какой момент
игралась тризна?!
А может, я в плену идеализма,
который завещал великий Кант?
Низы не могут.
Не хотят верхи.
Умение писать — ушло к другому…

Лишь бесприютно носятся по дому
слова, не превращенные в стихи.

©Александр Габриэль

All That Jazz

Меж самой первой пробой хлеба и днём, где мрак у входа жуткий, есть временнЫе промежутки, когда доступны звёзды с неба; и жизнь цветна, как сказка на ночь; и жизнь проста, как термин слэнга, когда ты сам себе Хоттабыч, Сорель, Печорин и Айвенго. Печали лупят мимо, мимо… Лишь избегай в житейской чаще унылых лузеров, твердящих, что миссия — невыполнима… Акции вместо акаций. Профитный change. Но куда там —
сны не меняются. Те же. Словно комар в янтаре.
Лишь неуёмная память в сердце колотит набатом
в ритме, где смешана салса с рэпом от Доктора Дре.
Сопротивляемость бедам — ниже предельных значений.
Словно бы зуд от укуса, тяга к хандре и нытью…
В зеркале — странная помесь Вертера с Ричардом Чейни…
БОльшим становится опыт. Меньшим — кураж и IQ.

Любовь? Да вот она, под боком. Легко считать себя везучим; но жизнь идёт, и скрип уключин звучит так зло и одиноко под кофе с сахаром вприкуску, с привычкой наступать на грабли; хоть заточи себя в кутузку — и не изменится ни капли. Намного меньше мыслей вздорных. Намного больше мыслей здравых. «Hey, how are you?!», «Да-да, Вы правы…», «Среда? А я-то думал: вторник…»

Новых героев находят будни сверхнового века;
новые, юные боги тащат обоз на плечах.
Жалко, что ты, Гайавата, нынче — подобье Гобсека,
только вот чахнешь над прошлым. Лучше над златом бы чах.
Лучше бы чах над надеждой. Жил от проделок к проделкам.
Чтоб на канат — без страховки, веря в удачу свою…
Не береди себе душу. Ты уже больше не welcome
в той параллельной Вселенной. В том Непочатом Краю.

©Александр Габриэль